Мужчина, который забыл свою жену - Джон О`Фаррелл

— Присмотрись к ним повнимательнее, перед тем как идти гулять, — напутствовал Гэри. — А то тебя примут за полного идиота, если там, где родителям возвращают потерявшихся детей, брякнешь, что понятия не имеешь, как они выглядят.

Я пришёл на двадцать минут раньше. Бродил туда-сюда по замёрзшему тротуару, пока из двери не высунулась Мадлен:

— Ты собираешься нажать на звонок или как?

— Прости… я пришел немного раньше и не хотел бы… э-э, ну, доставлять неудобства.

— Всё нормально — они сто раз видели этот эпизод в «Друзьях»[8].

Привычным движением я потянулся к задвижке, отодвинул и толкнул калитку.

— Ой, я просто открыл калитку!

— Ну да…

— Но я даже не задумался! Это подсознательная память!

Это место было частью меня. Мадлен, в забавном красном платьице в горошек, ждала на пороге.

— Дети! — позвала она. — Папа пришёл!

Радостные вопли и грохот шагов вниз по лестнице. А потом они бросились ко мне, едва не сбив с ног, обнимая с обеих сторон, стискивая изо всех сил.

«Папочка!» — кричала маленькая Дилли, а я не знал, как правильно себя вести, и в итоге просто ободряюще похлопал по спинкам. От них пахло стиральным порошком и шампунем — свеженькие новые детки. Пёс носился кругами, беспрерывно лая. Сердце моё помнило то, что забыла голова: я словно обрел пару конечностей, ампутации которых отчего-то прежде не замечал. Предстояло заново научиться обращаться с ними, потребуются месяцы, чтобы полюбить их по-настоящему, но всё равно это чудо — мы с Мэдди вместе произвели на свет эти прекрасные человеческие существа, две самостоятельные личности; именно чудо рождения новой жизни потрясло меня до глубины души.

Я решил подчиниться их воле и вести себя максимально естественно. Спрашивал, как дела, выслушивал курьёзные школьные случаи и краем глаза замечал, как Мэдди наблюдает за нами и даже улыбается, когда я пытаюсь подшучивать над детишками. Я страшно боялся этой встречи, а всё получилось невероятно легко и просто. Они тарахтели наперебой — Дилли трещала с нечеловеческой скоростью, перескакивая с одной темы на другую прямо в середине фразы, а я пока не понял, что лучше и не пытаться успеть за ней.

— Ой-господи-смеху-было-мисс-Керринс-ска-зала-Надиму-на-биологии-чтоб-он-не-приносил-свою-крысу-потому-что-она-вечно-убегает-и-пу-гает-ужа-Джордана-ой-какой-у-тебя-костюм-чудесный-он-что-новый-а-он-все-равно-взял-и-су-нул-крысу-ей-в-сумочку-которая-на-столе-лежала-а-у-нас-на-ланч-сегодня-давали-карри-ммм-вкус-нятина-и-представляешь-она-как-начала-там-в-сумочке-прыгать-а-ещё-у-меня-по-математике-отлично-между-прочим-ну-и-его-выгнали-а-он-оставил-крысу-Джордану-а-тот-возьми-и-поло-жи-её-себе-на-голову-а-она-дико-крыс-боится-и-как-завизжит-и-бегом-из-класса-вот-умора-мы-поставим-«Друзей»-записываться-перед-уходом?

Наверное, поэтому её брат так молчалив — некуда было слово вставить. Хотя главную мысль он, похоже, научился различать.

— А кстати, с чего это ты в костюме, пап?

— И зачем бороду сбрил? У тебя что, кризис среднего возраста? — добавила Мэдди.

— Да так, подумал, стоит попытаться — новый старт, свежий подход, всё такое. Что, перестарался?

— Да нет, — заметила Мэдди. — Прекрасно выглядишь.

Я хотел поблагодарить её, но не нашёл подходящих слов.

— Ой, пап, да ты покраснел. А чего это ты покраснел, а?

Мы сидели за кухонным столом, я пил сладкий чай. Картинку идеального семейства дополняла собака, с жадной тоской наблюдавшая, как мы рассеянно поедаем печенье. Пёс безнадежно понурился, а в голове его явно блуждали виноватые мысли: «О, как я слаб и ничтожен, но не в силах побороть темные стремления души к этим сладко благоухающим хрустяшкам. О да, слюни у меня текут рекой, я отвратителен, простите, я сам презираю собственные страсти…»

— Вуди, фу, прекрати попрошайничать, — скомандовал Джейми.

— Бедняжка Вуди. Не смей кричать на него, — заступилась Дилли.

Я выдал заготовленный вопрос про то, что они хотели бы получить к Рождеству. Дилли почти полчаса оглашала свой бесконечный список, включавший все марки косметики и безделушек из «Аксессуаров», и продолжала бы дальше, не прерви я её:

— А ты, Джейми?

— Не знаю, — пожал он плечами. — Может, деньги?

— В прошлом году мы подарили деньги на козу для африканских крестьян, — напомнила Мэдди. — Думали, что на этот раз дело ограничится игровой приставкой.

— Отличная мысль, — согласился я. — Или, может, айпэд?

— Ой, а мне можно айпэд? — заволновалась Дилли. — И козу!

— Нет, козу нельзя, — отрезал я. — А то потащишь её в школу и напугаешь мисс Керринс…

— Что? — хором удивились Джейми и Мэдди.

— Я что, единственный, кто слушал истории Дилли?

— Да, — невозмутимо подтвердили оба.

Дети приплясывали от нетерпения в коридоре, но всё равно категорически отказывались надевать шерстяные шапки и перчатки, утверждая, что на улице не так уж и холодно. Я ловко выиграл дискуссию, предложив таскать их амуницию, если после нескольких минут на улице она всё же им не понадобится, хотя, скорее всего, они ещё будут просить что-нибудь потеплее.

— Уверена, что не хочешь пойти?

— Абсолютно, — улыбнулась Мэдди. — У вас и без меня будет слишком много дел.

— Мы и вместе с тобой нашли бы чем заняться.

Мэдди предупреждающе подняла бровь, напоминая, что я едва не перешёл границу дозволенного.

— Увидимся в пиццерии в половине седьмого. — И дверь захлопнулась.

В зеркалах «Комнаты смеха» отражалась моя перекошенная физиономия, ласково улыбавшаяся детям, которые хохотали и махали руками нашим кривым отражениям. Джейми отходил подальше и приближался, изменяя длину шеи, а Дилли вытягивала руки и верещала от восторга, когда те оказывались размером с её тело.

— А вдруг мы и на самом деле так выглядим, — коварно предположил я. — Может, врут как раз зеркала у нас дома.

— Вот и нет, потому что тогда получается, что и глаза нас обманывают, — возразил Джейми, чьё интеллектуальное наблюдение несколько компрометировал размер лба, превышающий длину ног.

— Это зависит от того, как мозг преобразует полученную информацию. Может, мы просто видим всё таким, каким хотим видеть.

Дилли задумалась на секунду, потом, поймав в зеркале мой взгляд, осторожно спросила:

— Пап, а ты и вправду совсем забыл нас с Джейми?

— Ох… это всё по-прежнему здесь! — Я театральным жестом стукнул себя по лбу, вызвав весёлую улыбку у дочери. — Но я не могу отыскать, куда всё это засунул. Я не помню очень многого про вас, но я никогда не забывал о своих к вам чувствах. (Надо же, сумел выговорить такое вслух, но, похоже, это было очень важно.) Я никогда не забывал… как сильно вас люблю.

— Аааа… — её явно растрогали мои слова, в то время как Джейми за моей спиной старательно изображал рвотные позывы.

Единственными посетителями кроме нас была невероятно жирная пара, явившаяся, видимо, посмотреть на свои искажённые до нормального состояния отражения. Они молча, с каменными лицами переходили от зеркала к зеркалу, никак не реагируя на увиденное. Джейми с Дилли, наоборот, носились туда-сюда, прыгали и восторженно хохотали. Я остановился посмотреть на свое отражение, но никак не мог отвести глаз от вновь обретенных сына и дочери. Они были такие живые, такие настоящие, полные ожидания и радостных предвкушений, такие открытые миру. И я подумал, что прошлое не столь уж и важно — имеет значение лишь то, что происходит здесь и сейчас.

— Пап, а у тебя выросла вторая голова!

— Ох, не выношу, когда это случается, — ужасно неловко.

— Ого-го! Только гляньте, что с моим телом! — орал Джейми.

— То же самое говорю я себе каждое утро, глядя в зеркало.

— Что ты, пап, — утешила Дилли, — ты в отличной форме. Ну, для человека твоего возраста.

Но сегодня я чувствовал себя лет на десять моложе. Детская энергия и оптимизм на редкость заразительны, и, даже ничего не помня о собственных ребятишках, я переживал сложную смесь удовольствия, волнения, ответственности и восторга: я понял, каково это — быть родителем. И лёгкую печаль — потому что некому позвонить и радостно прокричать в трубку: «Мам! Пап! Мальчик! Сто сорок фунтов и три унции! Мы назвали его Джейми, у него голубые глаза, копна волос, и он очень хорошо ест. В основном сахарную вату. Да, и знаете что — Мэдди ещё и девочку родила! Ага, Дилли! Чуть поменьше брата, но тоже ходит и говорит. Очень много говорит».

— Пап, а теперь пойдем на карусели?

— Ну конечно!

Дети замялись, а потом объяснили, что мне-то на карусели нельзя, потому что меня обязательно вырвет.

— Правда? Ерунда, это было со старым папой. Я же пытался вам растолковать про мозг и всякие предубеждения. Может, меня тошнило на карусели, потому что мозг убедил тело, что так должно быть. Но теперь старые убеждения стерлись и я смогу получать удовольствие вместе со всеми.